— Я давеча поимел серьезный разговор с надменным господином из твоего ордена и ни черта из него не понял, — признался человек, — тебя вроде как надо подготовить к встрече с большой шишкой. И что я должен сделать, а?

В ряды карателей Императора набирались отбросы общества со всей страны. Плебейская речь и грубо выжженный на запястье символ выдавали начальника тюрьмы с головой: его пост в Эвенберге объяснялся исключительно особой беспощадностью к жертвам.

— Вы должны его пытать, господин, — вмешалась одержимая, положив в ведро ковшик и подходя ближе, — эти противные эльфы не умеют говорить прямо. Но я все знаю!

Каратель довольно осклабился.

— Мне нравится твоя идея, тварь! Посмотри на нее, мразь эльфийская: думаешь, кто такая девка? Ее первый хозяин, арий воды, пытался сотворить свое подобие, но облажался и получил мага крови. С тех пор тварюга служит на благо Империи. Сейчас она свое мастерство лицом покажет! Лови, ведьма!

Одержимая ловко поймала стилет. Подойдя к Ханлейту и встав на цыпочки, она не спеша расстегнула на нем рубашку и провела острым лезвием прямую линию по грудине. Маленькая, почти детская ручка не дрогнула, словно резала не живое существо, а мясо. Хан заметил, как кровь, появившись было, тут же пропала, и порез остался чистым, как у трупа. Пытка началась с прикосновения ее пальчиков. Ханлейту почудилось, что вся кровь в его теле одновременно рванулась вверх, к рукам. Он чувствовал, как под курткой вздуваются вены и опухают скованные запястья, а жизнь стучится в каждый сустав, в каждый онемевший палец. Боль пришла внезапно и обрушилась на Ханлейта, как лавина. В попытках отстраниться от одержимой, он беспомощно задергался в цепях. Взбесившаяся кровь Хана несла в себе не только жизнь, но и частицу магии одержимой, и эльфу казалось, что жестокое лечение больше убивает его, чем исцеляет. Ханлейт задыхался от бешеного стука сердца, еще чуть-чуть — и оно разорвется, не выдержав усилий.

— Что-то он совсем больным выглядит! — забеспокоился каратель, — хотя обычно ты измываешься гораздо эффектнее! Слабоват эльф попался. Ему больно?

— Ужасно сильно, хозяин! — подтвердила одержимая.

— Тогда заканчивай.

Она опустила руки, и рана Ханлейта немедленно покраснела. Странная целительница вмешалась как раз вовремя, чтобы остановить процесс отмирания тканей, и позаботилась о том, чтобы застоявшаяся кровь покинула тело. Хан понял, что все случившееся — не пытка. Ему стало легче: сердцебиение приходило в норму, отступала тошнота. Ханлейт внимательно посмотрел на рыжую девушку. Она была миловидна, но застывшее, как маска, выражение лица и расширенные зрачки все портили. «Малый эмоциональный отклик — свойство всех одержимых», — вспомнил Хан определение из одного полузабытого учебника. Да, всех, кроме Лиандры. Ее эмоции могли поспорить силой с его собственными чувствами, а глаза не боялись света…

Совершенно неожиданно, в лице одержимой промелькнуло хитрое, озорное лукавство. Она подмигнула Ханлейту и обратилась к карателю:

— Хозяин, если эльфа отцепить, ему будет еще больнее. Можно?

— Он давно висит. Давай, я разрешаю, — милостиво согласился он.

Девушка подкрутила механизм, опускающий цепи, и Хан тяжело рухнул на колени. Вернув рукам естественное положение, он не сдержался и застонал от болезненных судорог в мышцах.

— По твоему несчастному виду заметно, что тварь колдовала не зря! — удовлетворенно отметил каратель, — девка промышляет по тюрьмам не один год, и хорошо знает свое дело. Когда она входит в раж, мутит даже меня, хотя я привык к зрелищам. Будем считать, что ты к допросам готов. Пошли отсюда, рыжая.

— Возьмите, хозяин! — одержимая почтительно протянула человеку стилет, — разрешите мне помучить его еще? У эльфа такая хорошая кровь! Ну, немножечко!

Одержимая присела на пол рядом с Ханом и снова прикоснулась к его груди, смыкая края пореза. Под воздействием ее магии кровотечение остановилось.

— Понравилось, тварюга? Хватит на сегодня!

Девушка покорно шмыгнула к выходу, по пути захватив ведро с водой — слишком тяжелую для себя ношу. С грохотом ударяя его о стены и расплескивая, она скрылась за поворотом коридора. Каратель закрыл решетку на ключ и унес лампу. Ханлейт остался один. Сидя у стены, он разминал опухшие кисти рук, морщась от боли, но радуясь их чувствительности. Цепи, отпущенные на максимальную длину, позволяли Хранителю сидеть и даже лежать.

Задремав, Хан снова не заметил, когда она подкралась. Просунутое сквозь решетку, по полу камеры покатилось яблоко. Прошлогоднее, сморщенное и подвядшее, оно все еще хранило аромат и тепло солнечного света. Ханлейт поднял яблоко и поднес к губам. Он не ел хорошей пищи с тех пор, как эльфы Галара сдали пленника в Эвенберге. Сколько прошло дней? Три или четыре. Не видя дневного света, Хан потерял представление о времени.

Одержимая скорчилась на полу коридора и молчала.

— Ты здесь живешь? — спросил Ханлейт.

— Живу… — эхом откликнулась она.

«Наверное, я больше никогда не выберусь на поверхность», — с тоской подумал Хан, — «а единственное существо, отнесшееся ко мне с симпатией — мой же палач».

— Как тебя зовут?

— Фи — она. Или просто «она». Еще есть: «это», «девка», «рыжая ведьма» и «тварь». У меня много имен, — одержимая перечислила все прозвища, которыми ее наделили, серьезно, как малолетний ребенок.

— «Фиона» произносится вместе. Красивое имя, а остальное — просто плохие слова.

— Фио-о-она? Фиона, Фи… — она несколько раз пропела имя на разные лады, словно прислушиваясь к его звучанию, — меня так называла хозяйка. Хорошая хозяйка, добрая. В красивом доме, не таком, как этот.

— Это — тюрьма, а не дом. Твоя хозяйка-чародейка, сотворившая из тебя мага крови? Арий?

Мысль оказалась для Фионы слишком сложной, либо она не захотела отвечать. Одержимая неподвижно сидела на полу, тупо, не мигая, уставившись в пространство.

— Зачем ты меня лечила?

— Не знаю.

— Почему опять пришла?

Фиона молчала очень долго. Ханлейт пожалел, что начал расспросы: разговаривать с одержимыми глупо, а само их присутствие неприятно.

— Ты был дома. В настоящем доме, не здесь и не у хозяйки, — неожиданно ответила девушка.

— И где такое место?

— Там, где хорошо.

— Ну, так я много где побывал…

— В моем доме спокойно, пусто, и живет только шепот. Он утешает меня, гладит по голове, рассказывает сказки. Я сделаю все, что скажет шепот, но он не хочет приказывать…

Ханлейт потерял дар речи. Ответ Фионы был лишен смысла только на первый взгляд. Все одержимые созданы, чтобы повиноваться: этим пользуются арии, превращая существ с Проклятой дороги в своих рабов. Но кому хочет служить Фиона? Начальнику тюрьмы Эвернберга? Не похоже!

— Фиона, твой дом — покинутая дорога, уходящая в небо?

— Да, это она. У меня не было дома целые сто лет. А теперь — есть! Я сама его выбрала. Он всегда рядом, здесь и сейчас, в тебе и во мне: потому, что ты был там, а я — часть пути.

Ханлейта и одержимую разделяла решетка, но объединяла Проклятая дорога. Наверное, Фионе было приятно находиться подле эльфа, однажды ступившего на заброшенный тракт.

— Чем больше я знал — тем понимал меньше, а чем больше думал — тем сложнее задавал вопросы. Я прожил напрасно свою короткую жизнь. Один нелюдь бы сказал, что мы рождены, чтобы сдохнуть. Против его логики мне всегда было сложно спорить, но я думаю, мы живем для того, чтобы идти. Я пришел, Фиона. Казематы — конец моего пути, — печально проронил Хан.

— Ты живой, пока идешь, и идешь, пока живой.

Высказанная Фионой мысль являлась одной из истин, что ведомы лишь безумцам, старикам или детям. Перед их мудростью бессильны все достижения цивилизации — простое понять сложнее всего.

Ловушка для короля

Зима пришла на север рано, в начале ноября. Снежные вихри размыли очертания горных вершин, стерев границу земли и неба, и яростно терзали белые стены королевского дворца в Архоне. Но в покоях Фелана — наставника будущего короля Северона I, было тепло и нескучно. Хозяин склонился над чертежом, разложенном на большом столе, прислушиваясь к ритмичному стуку, раздававшемуся с противоположного конца комнаты.